Генри Миллер, "Колосс Маруссийский"
<...>
Едва я забрался в машину, припустил дождь, сперва слегка, потом всё сильней и сильней. К тому времени, как мы покинули плодородную равнину, земля представляла собой бурлящее водное пространство; то, что было окаменевшей на солнце глиной, песком, бесплодной почвой, пустошью, теперь представляло собой ряд затопленных террас, пересекаемых коричневыми бурными водопадами, реками, текущими во всех направлениях, мчащимися к огромной впадине, над которой поднимался пар, и заполненной мрачными глыбами земли, сучьями деревьев, камняли, кусками сланца, руды, дикими цветами, мёртвыми насекомыми, ящерицами, тачками, пони, собаками, кошками, будками уборных, жёлтыми кукурузными початками, птичьими гнёздами — всем, что не имело разума, или ног, или корней, чтобы спастись или устоять перед напором стихии. По другую сторону горы, под всё тем же проливным дождём, мы проезжали мимо мужчин и женщин, сидящих, держа зонт над головой, верхом на крошечных животных, которые неторопливо спускались по склону. Молчаливые, печальные фигуры, движущиеся черепашьим шагом, как упорные пилигримы на пути к святыне. Громадные утёсы-часовые, взгромоздившиеся на плечи друг другу, как шаткие пирамиды спичечных коробков на каминной доске у Пикассо, превратились в исполинские шишковатые грибы, сочащиеся чёрным пигментом. Покосившиеся, грозящие рухнуть, они под неистовствущим ливнем казались даже более страшными, чем прежде. Время от времени впереди вставала плоская гора, массив в тонких прожилках руд, несущий на вершине крохотное белое святилище под голубой крышей. Если б я не знал, что это Крит, то вообразил бы, что нахожусь на каком-то таинственном жутком монгольском плато, на запретном перевале, охраняемом злыми духами, которые затаились, поджидая случайного путника, чтобы свести его с ума своими трёхногими мустангами и мертвецами, красными от хны, что стоят, как замёрзшие семафоры, в лунном свете унылой ночи.
<...>
Едва я забрался в машину, припустил дождь, сперва слегка, потом всё сильней и сильней. К тому времени, как мы покинули плодородную равнину, земля представляла собой бурлящее водное пространство; то, что было окаменевшей на солнце глиной, песком, бесплодной почвой, пустошью, теперь представляло собой ряд затопленных террас, пересекаемых коричневыми бурными водопадами, реками, текущими во всех направлениях, мчащимися к огромной впадине, над которой поднимался пар, и заполненной мрачными глыбами земли, сучьями деревьев, камняли, кусками сланца, руды, дикими цветами, мёртвыми насекомыми, ящерицами, тачками, пони, собаками, кошками, будками уборных, жёлтыми кукурузными початками, птичьими гнёздами — всем, что не имело разума, или ног, или корней, чтобы спастись или устоять перед напором стихии. По другую сторону горы, под всё тем же проливным дождём, мы проезжали мимо мужчин и женщин, сидящих, держа зонт над головой, верхом на крошечных животных, которые неторопливо спускались по склону. Молчаливые, печальные фигуры, движущиеся черепашьим шагом, как упорные пилигримы на пути к святыне. Громадные утёсы-часовые, взгромоздившиеся на плечи друг другу, как шаткие пирамиды спичечных коробков на каминной доске у Пикассо, превратились в исполинские шишковатые грибы, сочащиеся чёрным пигментом. Покосившиеся, грозящие рухнуть, они под неистовствущим ливнем казались даже более страшными, чем прежде. Время от времени впереди вставала плоская гора, массив в тонких прожилках руд, несущий на вершине крохотное белое святилище под голубой крышей. Если б я не знал, что это Крит, то вообразил бы, что нахожусь на каком-то таинственном жутком монгольском плато, на запретном перевале, охраняемом злыми духами, которые затаились, поджидая случайного путника, чтобы свести его с ума своими трёхногими мустангами и мертвецами, красными от хны, что стоят, как замёрзшие семафоры, в лунном свете унылой ночи.
<...>
Генри Миллер, "Колосс Маруссийский"
Комментариев нет:
Отправить комментарий