Генри Миллер, "Сексус"
<…>
В творце-художнике есть что-то общее с героем. Хотя он действует совсем на другому поприще, он тоже верит, что предлагает решение проблем. Но его триумфы — мнимые. После свершения каждого великого дела перед государственным деятелем, воителем, поэтом или философом жизнь предстаёт всё в том же загадочном обличье. Сказано, что счастливейшие народы из тех, у которых нет истории. Тот же, кто имеет историю, кто историю творит, лишь подчёркивает своей деятельностью бесплодность великих подвигов. В конечном счёте он исчезает так же бесследно, как и тот, кто просто жил и радовался.
Творческая личность (в борении со своей средой) должна испытывать радость, которая уравновешивает, если не превосходит, муки самовыражения. Художник, говорим мы, живёт в своей работе. Но этот уникальный способ очень зависит от индивидуальности. Только в той мере, в какой художник постигает разнообразие жизни, её щедрость, он может сказать, что живёт в своём произведении. Если такого постижения нет, то не имеет смысла и не даёт никакого преимущества замена живой реальности на воображаемую жизнь. Каждый, кто сремится подняться над повседневным мельтешением, делает это не только в надежде расширить или углубить свой жизненный опыт, но и просто начать жить. Только так борьба художника приобретает смысл. Взгляни под этим углом зрения — и разница между успехом и поражением стирается. Вот это и постигает в пути каждый большой художник: процесс, в который он вовлечён, даёт жизни другое измерение; идентифицируя себя с этим процессом, он расширяет жизнь. А раз так, то подстерегающая его, готовая над ним восторжествовать смерть отодвигается в сторону, он защищён от неё. И он понимает наконец, что великую загадку никогда не разгадаешь, она включена в твою подлинную суть. Сам стань частью тайны, прими её в себя и живи с ней. В этом приятии в себя и заключается решение: искусство — не эгоистические выверты интеллекта. Через искусство, кроме того, усиливается в конце концов контакт с реальностью: вот какое великое открытие совершает художник. Здесь всё игра и выдумка, здесь нет твёрдой опоры для метания стрел, рассеивающих миазмы глупости, алчности и невежества. Мир не надо приводить в порядок: мир сам по себе воплощённый порядок. Это нам надо привести себя в согласие с этим порядком, надо понять, что мировой порядок противопоставлен тем благоизмышленным порядочкам, которые нам так хочется ему навязать. Мы стремимся к власти, чтобы утвердить добро, истину, красоту, но добиться её мы можем только путём разрушения одного другим. Это счастье, что у нас нет силы. Перво-наперво мы должны приобрести способность провидения, а потом научиться выдержке и терпению. До тех пор, пока мы будем покорно признавать, что есть взгляд зорче нашего, пока будем хранить почтение и веру в высшие авторитеты, слепые будут поводырями слепых. Люди, верящие тому, что усердием и мозгами можно преодолеть всё, тем более оказываются обескураженными донкихотским и непредвиденным поворотом событий. Это те, кто вечно разочарован, не в состоянии упрекнуть своих божков или самого Бога, они оборачиваются к своим собратьям, в бессильной ярости оглашая воздух пыстыми словесами: «Предательство! Глупость!» — и прочим, и тому подобным.
<…>
В творце-художнике есть что-то общее с героем. Хотя он действует совсем на другому поприще, он тоже верит, что предлагает решение проблем. Но его триумфы — мнимые. После свершения каждого великого дела перед государственным деятелем, воителем, поэтом или философом жизнь предстаёт всё в том же загадочном обличье. Сказано, что счастливейшие народы из тех, у которых нет истории. Тот же, кто имеет историю, кто историю творит, лишь подчёркивает своей деятельностью бесплодность великих подвигов. В конечном счёте он исчезает так же бесследно, как и тот, кто просто жил и радовался.
Творческая личность (в борении со своей средой) должна испытывать радость, которая уравновешивает, если не превосходит, муки самовыражения. Художник, говорим мы, живёт в своей работе. Но этот уникальный способ очень зависит от индивидуальности. Только в той мере, в какой художник постигает разнообразие жизни, её щедрость, он может сказать, что живёт в своём произведении. Если такого постижения нет, то не имеет смысла и не даёт никакого преимущества замена живой реальности на воображаемую жизнь. Каждый, кто сремится подняться над повседневным мельтешением, делает это не только в надежде расширить или углубить свой жизненный опыт, но и просто начать жить. Только так борьба художника приобретает смысл. Взгляни под этим углом зрения — и разница между успехом и поражением стирается. Вот это и постигает в пути каждый большой художник: процесс, в который он вовлечён, даёт жизни другое измерение; идентифицируя себя с этим процессом, он расширяет жизнь. А раз так, то подстерегающая его, готовая над ним восторжествовать смерть отодвигается в сторону, он защищён от неё. И он понимает наконец, что великую загадку никогда не разгадаешь, она включена в твою подлинную суть. Сам стань частью тайны, прими её в себя и живи с ней. В этом приятии в себя и заключается решение: искусство — не эгоистические выверты интеллекта. Через искусство, кроме того, усиливается в конце концов контакт с реальностью: вот какое великое открытие совершает художник. Здесь всё игра и выдумка, здесь нет твёрдой опоры для метания стрел, рассеивающих миазмы глупости, алчности и невежества. Мир не надо приводить в порядок: мир сам по себе воплощённый порядок. Это нам надо привести себя в согласие с этим порядком, надо понять, что мировой порядок противопоставлен тем благоизмышленным порядочкам, которые нам так хочется ему навязать. Мы стремимся к власти, чтобы утвердить добро, истину, красоту, но добиться её мы можем только путём разрушения одного другим. Это счастье, что у нас нет силы. Перво-наперво мы должны приобрести способность провидения, а потом научиться выдержке и терпению. До тех пор, пока мы будем покорно признавать, что есть взгляд зорче нашего, пока будем хранить почтение и веру в высшие авторитеты, слепые будут поводырями слепых. Люди, верящие тому, что усердием и мозгами можно преодолеть всё, тем более оказываются обескураженными донкихотским и непредвиденным поворотом событий. Это те, кто вечно разочарован, не в состоянии упрекнуть своих божков или самого Бога, они оборачиваются к своим собратьям, в бессильной ярости оглашая воздух пыстыми словесами: «Предательство! Глупость!» — и прочим, и тому подобным.
<…>
Комментариев нет:
Отправить комментарий